ГЛАВА 18

Пребывание каравана среди кочевников стремительно подошло к концу, и уже к середине четвертого дня все лавки были свернуты, возвращая стоянке более спокойный, пусть и пустынный, вид, а утром пятого дня процессия торговцев покинула тень колосса, держа путь обратно в Аплас. Нёэнна поняла, что будет скучать по рассудительному Эгеху, который стал их первым проводником по степи и познакомил с ней. К тому же, он был привычным лицом, которое было немного страшно терять — теперь они с Севклехом были единственными людьми «извне», и, несмотря на то, что двух друзей приняли радушно, между товарищами и степняками лежала огромная пропасть разных культур и языкового барьера.
Кочевники планировали задержаться в этом лагере еще на две недели, и уже на второй день безделья, облазив гигантскую статую вдоль и поперек, островитянка отправилась к Димрик с просьбой найти ей какую-то работу: может, Нёэнна и не была настоящим инженером, но умела вполне неплохо чинить простые механизмы, да и во время пребывания в Корпусе Ремесленников она кое-чему научилась. Основная помощь была нужна с насосами для набора воды и ткацкими станками, с которыми было интересно работать, поскольку эти механизмы отличались от тех, которые использовались на островах, и этот труд помог островитянке найти почву под ногами.
Севклех же наслаждался свободой. Как он сам поделился, ему нравилось с караванщиками, но с ними тидорцу приходилось все равно оставаться настороже из-за своей необычной ситуации, в то время как тут, в степи, никому нет дела до того, что он себя представляет. Более того, Севклех подозревал, что некоторые из кочевников знают о том, откуда он на самом деле, и это подозрение, как ни странно, не вызывало тревоги. Большую часть дня он проводил в шатре тарктак, изучая язык и обычаи в компании Арши и Арсы.
В один из вечеров, когда солнце уже зашло за горизонт и друзья вернулись в свой шатер, Нёэнна поняла, что она неосознанно откладывает изучение той книжки, что она нашла в сумке под Красной пирамидой. Сначала она планировала открыть ее сразу, как покинет Аплас, потом до момента, как караван войдет в степи, затем — пока не встретят кочевников, а после этого решила ждать, когда караван покинет стоянку. Сейчас островитянка поймала себя на мысли, что достанет ту книжицу, стоит им вместе со степняками отправиться в путь, но не сразу поняла, почему ей на каком-то подсознательном уровне не хочется связываться с добытыми записями. Впрочем, стоило откопать книжку, которая оказалась на самом дне рюкзака Нёэнны, причины такого избегания стали яснее.
«Влияние на рассудок лёйерина в обрядах жрецов Культа», название было сложно разглядеть, даже теперь, когда этот манускрипт основательно просох. Обложка пузырилась сухими волнами, а чернила потускнели, и можно было спокойно предположить, что страницы внутри постигла та же участь. Иррационально не хотелось трогать книгу голыми руками, хотя она не выделялась ничем, кроме зловещего названия. Нёэнна положила книгу на низкий столик, который она смастерила на днях по подобию тех, которые использовали кочевники, и некоторое время сверлила ее глазами.
 — Что с тобой? Ты так смотришь, будто она сейчас на тебя напрыгнет, — Севклех, что-то рисовавший до этого в своем дневнике, с интересом разглядывал подругу.
 — Тебе знакомо слово «лёйерин»?
 — Хм, похоже на очередную мешанину из аланга, — нахмурился тидорец, — но это снова что-то про якорь? И, если я не ошибаюсь, одного из этих Создателей зовут похоже.
 — Лёй, верно. В догматах Культа отвечает за баланс. Наверное, что-то про равновесие… хм.
 — Мне кажется, ты быстрее поймешь, если откроешь эту книгу.
 — Возможно, — поморщилась Нёэнна, — но мне не очень хочется ее трогать. Это та, которую я нашла в сумке мертвеца, на нижнем уровне Красной пирамиды. Когда ты… ну, ты понял. Есть очень нехорошее подозрение, что это как-то связано с теми кристаллами. Тогда я подумала о том, что они очень похожи на ргедок, но после нашего с тобой разговора начала сомневаться. И не знаю даже, что хуже: еще одна разновидность ргедока, или нечто иное, но определенно гадкое.
 — Тогда давай читать вместе.
Севклех отложил свой дневник и пересел на одну из подушек, лежавших около столика, и похлопал по соседней, приглашая подругу сесть рядом. Островитянка со вздохом опустилась, мысленно сожалея о том, что не может заварить большой чайник сульпского чая — казалось, сейчас его терпкость бы отлично подошла. Впрочем, коньяк был бы уместен не меньше.
Первые страницы сильно пострадали, и можно было только предполагать, что на них было изначально: имя автора, дата, и нечто, по структуре похожее на гимн, которые в обязательном порядке добавлялись в любые работы, издававшиеся под крылом Культа. В то же время, это было похоже на манускрипт, написанный от руки, а не напечатанный на станке, и это было необычно — насколько помнила Нёэнна, типографии были повсеместно распространены уже около полторы сотни лет. Этот факт, в свою очередь, предполагал что эта книга куда древнее, чем изначально думала островитянка.
Первая часть текста, которую можно было разобрать, говорила следующее:
«…для сохранения баланса, было создано средство, способное замазывать, как цементом, разломы. В принципах же баланса, возможность избавлять Мир от этих разломов, бралась из <…>, их вызывавших. Мудростью Создателей пропитано <…> обряда, и это таинство является первым по важности для всех, кто выбрал служение Лёй».
 — Если предположить, что речь тут идет об этом лёйерине, а о чем еще тут может идти речь, то этот пассаж некоторые вещи объясняет, — задумчиво протянул Севклех. — Хоть и странно видеть рукописную книгу, которая не является чьим-то дневником.
 — То есть, у жрецов Лёй есть какое-то средство, которое исправляет разломы. Что-то мне подсказывает, что это не про природные явления. Могут ли иметься в виду те волнения в реальности, о которых ты говорил, но в более… катастрофических масштабах?
 — Каждая рябь реальности в своем роде катастрофична.
 — Хорошо. И тем не менее?
 — Человеку извне, без знаний Сопровождающих, подобное действительно может показаться похожим на разлом. Хм, а может там имеется в виду нечто, больше напоминающее ту расщелину, что в Апласе.
 — То есть, Разлом. Это его официальное название.
 — Правда, сразу встает вопрос, почему тогда не справились с ним, потому что место на редкость отвратительное.
 — Слишком огромное? Или то существо, которое в нем обитает, не дает этому произойти? Или, — тут Нёэнна заговорила почти шепотом, — потому что из этого существа и делают этот лёйерин?..
Повисло молчание. Севклех рассматривал открытую книгу, хмуря брови, а его подруга в очередной раз пожалела, что под рукой нет никакой подходящей выпивки.
 — Ты права, книжка и вправду гадкая. Давай пока ее отложим.
 — И вернемся к ней, когда вернемся?
 — Нет, — решительно покачал головой тидорец, — завтра вечером мы снова ее откроем, прочитаем, сколько сможем, и отложим до послезавтра. Мне кажется, что в ней есть что-то важное. Но я удивлен, я и не думал, что ты можешь бояться книги!
 — Я тоже не думала, но и на страх это не совсем похоже. Просто… просто я сразу вспоминаю того мертвеца, и тот голос в моей голове, когда я разбивала кристаллы, чтобы достать сумку… — Нёэнна вздохнула, прикрывая глаза. — Знаешь, мне нравится быть в своей голове хозяйкой, а от этой книжки появляется ощущение, что если я продолжу ее читать, то в моей голове появится еще пара обитателей. Я думаю, ты бы тоже не хотел такого.
 — Разделим голоса на двоих, — рассмеялся Севклех, но этот смех был невеселым — мужчина также вспомнил о том, что с ним происходило в Красной пирамиде, и тот рой голосов, заполонивших его сознание.

На следующий вечер они действительно снова вернулись к манускрипту. Друзьям пришлось со всей аккуратностью разбирать слипшиеся страницы в поисках нового отрывка, который возможно прочитать. По ходу дела, ими были обнаружены несколько иллюстраций, и если некоторые имели вполне конкретную религиозную иконографию, то две из них отличались как характером, так и интересом.
Первая как будто бы подтверждала теорию о том, что лёйерин и оаввы связаны между собой: среди расплывшихся линий и пятен чернил угадывалась фигура, как-будто усмиряющая некое змееподобное существо. Севклех утверждал, что оаввы не имеют четкой физической формы, они — отражение небытия, но их действительно часто называли червями за то, как они проедают ткань реальности. Голова фигуры человека была, к сожалению, слишком размыта, но можно было предположить, что здесь изображены Лёй. По убеждению тидорца, только невероятно могущественное существо могло бы совладать с оаввом, а если уж Создатели — боги, то им это должно быть доступно. Для Нёэнны же самым примечательным был стиль самого изображения. Его узорчатость и при этом крайне упрощенная, плоская манера сильно отличались от того, как иллюстрировали даже свитки начала эпохи Создателей и приближались, пожалуй, к тому, как рисовали в Хаветтле.
Второе изображение было тем, что можно назвать технической инструкцией. На странице лаконично и подробно были нарисованы инструменты, необходимые, очевидно, для процесса получения вещества, с четкой последовательностью по мере прогресса. К сожалению, самые мелкие детали, как и пояснительный текст, превратились в размытую кляксу, и островитянке удалось лишь опознать несколько приспособлений, которые были настолько универсальны в любых химических процессах, что не узнать их было бы сложно. Впрочем, одно это указало друзьям на то, что лёйерин — это искусственное вещество, которое создается в ходе химических реакций, что было хоть и небольшим фактом, но довольно важным кусочком информации.

Третий день чтения принес им крошечный кусочек нового знания, спрятанный среди очередных гимнов Культа. «…используется в ритуале <…>, высшая форма почитания. Послушники принимают ложку с лёйерином, благословленную Высоким Святителем, чтобы доказать свою верность балансу и сохранению равновесия в мироздании. Это серьезное таинство <…> не волнуют мир словами, которые могут пошатнуть равновесие».
Этот отрывок описывал какой-то конкретный ритуал, который совершали служители Культа, и, скорее всего, речь шла исключительно о тех, кто поклоняется Лёй: баланс был их сферой, и жрецов других Создателей волновали иные области.
 — Слова, которые могут пошатнуть равновесие, — задумчиво протянул Севклех. — Такое чувство, что речь идет об аланге.
 — Или, более глобально, о своеобразном обете молчания, — пожала плечами Нёэнна. — Звучит в любом случае неприятно: представь, съесть ложку той маслянистой пленки, или, того хуже, кристаллов!
 — Да, это больше похоже на пытку.
 — О которой не могут рассказать. А что если этот лёйерин воздействует на тело физически, и это не просто решение не говорить…
 — А буквально лишает возможности? — Закончил за нее тидорец. — Знаешь, мне бы очень хотелось сказать, что я не удивлюсь, если так оно и есть. Но я подумал, что мы с тобой относимся к Культу с сильным предубеждением, а это как-то… ненаучно.
 — Ты прав, — вздохнула островитянка, — мы же ученые, должны придерживаться фактов, а не придумывать их. Хотя, признаюсь, соблазн велик, уж очень аккуратно складывается картина невероятных злодеяний. Возможно, в моем случае играет роль и то, где я нашла эту книгу, и воспоминания мешают объективности…
 — Может быть, — пожал плечами ее друг, — главное — не поддаваться этому соблазну. Мне кажется тут, в степи, справиться с этим будет попроще просто потому, что и жрецы, и Культ остались далеко и не дышат нам в спины, оценивая каждый наш шаг.
 — Это было не очень-то объективно! Но, думаю, ты прав. Как минимум, нам не надо прятать тебя.
 — О да, я же такой возмутитель спокойствия! Берегись, Культ, одним своим существованием я могу тебя разрушить!
Друзья рассмеялись. Не столько от того, что это было абсурдно, сколько от того, что у Севклеха были действительно неплохие шансы внести смуту в рядах почитателей Создателей: живой свидетель древней империи, за которого бы бились многие желающие контролировать то, каким образом будет обставлено его появление. Так, лучшим исходом для тидорца было бы объявление его самозванцем, городским сумасшедшим — о нем бы поболтали и забыли, а вот у пристального внимания Культа было слишком много подводных камней для спокойной жизни. Поэтому товарищам и в самом деле было выгодно находиться в Степи Ур, где их странности не выделялись на фоне странности самого места.

Дальнейшее изучение книги пришлось отложить: настало время сворачивать лагерь, и отправляться дальше. У кочевников, как успела выяснить Нёэнна, был очень специфический метод выбора маршрута. Их навигация основывалась на положении тени, которую будет отбрасывать колосс в то время дня, когда процессия сдвинется с места, а в дальнейшем полагалась на нескольких старших кошек, которые обитали вместе с Димрик, как самой старшей среди своего племени. Такой подход смутил бы любого жителя Архипелага, хотя, как подозревала островитянка, Варинн пришел бы в восторг и попытался применить это в навигации на море. Сама же Нёэнна к концу второй недели рядом с кочевниками настолько успела привыкнуть к некоторым их особенностям, что не испытывала того глубокого удивления, которое сопровождало ее в первые дни. Следование тени, и, соответственно, положению солнца на небе звучало невероятно только на первый взгляд, но было вполне оправдано для народа, который в таком масштабе почитал солнце. Безграничное доверие кошкам, впрочем, не переставало поражать, хоть и входило постепенно в привычку: кто еще, если не кошки?
У друзей было три тура, которых они приобрели еще в Апласе: по одному для того, чтобы ехать, и один, на которого будут грузить вещи. Более медленные звери не рисковали оставить товарищей позади: большая часть кочевников также ехали на турах. Только малая часть степняков были верхом на микаршуш, включая Танния и Димрик. Солнце только поднималось, а процессия начала свой путь на юго-запад, следуя длинной утренней тени, но старейшина держала в руках огромного черного кота — очевидно, уже скоро маршрут будет выбираться согласно его прихоти.
В целом, путь друзей сейчас ничем не отличался от того, когда они были вместе с торговым караваном. Степной ветер был все так же суров, а солнце все так же беспощадно, но товарищи уже привыкли к своим плащам и шапкам и не так поддавались недружелюбной погоде Степей Ур. Отличало лишь то, что в тот раз они выезжали из знакомого города в неизвестность, а сейчас их дорога лежала из ниоткуда в никуда. Для Севклеха это было в определенной степени знакомое чувство: так он ощущал себя в те дни, что провел на «Лиме-ши». Для Нёэнны понимание того, что она не знает точно, где на карте она находится и где окажется, было в новинку, но, как ни странно, не пугало. Рядом с кочевниками накатывало какое-то спокойствие, близкое к равнодушию, не дававшее силы жгучему чувству контроля, которое сопровождало островитянку на протяжении всей ее сознательной жизни. Здесь, в степи, были свои правила, а времени как будто бы не существовало, и не было другого выбора кроме как принять эти условия.
Нёэнна снова вспомнила свой первый день на Пэге. Там она сбежала от Грани, приняв тот круговорот событий вокруг археологических раскопок, но этого словно не хватило, и островитянка сбежала с Архипелага. После Красной пирамиды и Разлома, которые проигрывали в масштабе Грани, она сбежала в Степи Ур, и теперь было похоже на то, что ее побег закончился.