ГЛАВА 19
На протяжении нескольких дней пути Нёэнна старалась привить себе то же безграничное доверие кошкам, которые ведут караван сквозь просторы Степи Ур, но успела только понять, что необходимость подчиняться прихоти этих животных гораздо сложнее принять, чем если бы она просто не была в числе тех, кто прокладывает маршрут. Она старалась отвлекаться, вместе с Севклехом заучивая новые слова на языке степняков и стараясь разглядеть окружающий их пейзаж в мельчайших подробностях.
Степи оказались гораздо более разнообразными, чем показали себя во время путешествия с торговцами. По объяснению кочевников, ближе к Разлому степи пустеют: ничто не рискует расти рядом с таким «голодным местом». Сейчас же среди желтой степной травы мелькали яркие синие цветы, а временами степная трава сменялась низким кустарником и редкими, изогнутыми от ветра, хвойными деревьями. Также постоянно попадались водоемы, порой совсем крошечные, но глубокие, как природные колодцы, и когда Нёэнна поинтересовалась у своих соседей о том, откуда берутся эти источники, ей рассказали легенду о Коте и Зеркале, а следом познакомили и с мифологией степняков. Проводить вечера у костров, вокруг которых собирали детей, было непривычно, но друзья единодушно признали, что послушать легенды всегда приятно и полезно.
Учить язык народа Ур оказалось легче, чем ожидала островитянка, основываясь на рассказах Гтауха о его времени в степях. Речь кочевников была прямолинейной и конкретной: каждое слово описывало что-то одно, а для каких-то более уникальных явлений несколько описаний складывалось в новое, попутно теряя окончания. В сравнении с алангом, другим «древним» языком, говор степняков был как будто бы тверже, основательнее, словно подтверждая реальность, а не пытаясь ее изменить. Нёэнне было бы интересно порасспрашивать кочевников об их родном языке, но пока не знала, к кому обратиться. Из воспоминаний Гтауха, которыми он делился во время своего преподавания в Гимназии, она помнила, что у степняков есть у-кратак, нечто вроде хранителей знаний народа Ур, но островитянка не слышала, чтобы кто-то в этом племени обращался так к кому-либо. Ученому тогда, вроде, понадобилось некоторое время, чтобы его пустили к подобным важным фигурам, и Нёэнна была готова подождать. В конце концов, в степях было совершенно невозможно торопиться.
Примерно на двадцатый день пути на горизонте появилась новая точка притяжения. Очевидно, это была статуя, хоть и значительно меньше колосса, у которого началось путешествие, и по мере приближение ее очертания становились все понятнее. Это была гигантских размеров рука, держащая огненный обруч. Конечность скульптуры торчала из земли под углом, словно предполагая присутствие остального тела и головы — но вокруг была только степь.
Кочевники приободрились, и процессия ускорилась, торопясь добраться до чего-то, только им известного. Возможно, как предположила Нёэнна, степняки разбивают долгие лагеря только в тени колоссов: а эта рука, несмотря на то, что была только частью статуи, была огромна. Вероятно, если соотнести пропорции конечности и предположительного тела, эта скульптура была даже больше чем первый колосс.
— Впечатляет, согласись, — присвистнул рядом Севклех. — Мне крайне интересно, как степняки это создавали.
— Надо будет спросить, вдруг есть какие-то легенды, — согласно кивнула островитянка. — Потому что эти масштабы… поражают. Впору задуматься о каком-то божественном вмешательстве.
— Древние таким не занимались, — уверенно заявил ее спутник, — создание бис-ингов всегда было нашим занятием.
— Вашим?
— Ну, человеческим. Обычно новые бис-инги появлялись по замыслу Владык Башен, или, что реже, когда кто-то подтверждал свой новый статус как Владыки.
— То есть, Владыкой Башен мог стать кто угодно?
— Ха! Нет, естественно, — рассмеялся Севклех. — Для того, чтобы стать Владыкой, требовалось невероятное могущество и навык тончайшего претворения реальности. Владыки должны быть быть шу-анно-фоот, «искусными ткачами реальности», и каждый мог к этому стремиться… Но, последний новый Владыка появился за пятьдесят лет до моего рождения.
— Кстати, давно хотела спросить… Владыки были бессмертными?
— Можно и так сказать. Когда ты создаешь реальность, она не имеет над тобой власти, верно?
— Уш! Беи то, танзел! — Рядом с друзьями неожиданно возник Арса. На лице подростка сияла широкая улыбка, одной рукой удерживая кота подмышкой, другой он указывал куда-то в сторону гигантской руки.
Судя по всему, танзел — «большая вода» — означало озеро, которое сейчас показалось среди поредевшей степной травы, сверкая под солнцем ослепительно синим диском. Впрочем, Нёэнна была готова назвать его морем: водная гладь простиралась до горизонта, и это был самый большой водоем, который видела островитянка с момента как сошла с борта «Лиме-ши».
Тем временем, часть кочевников, передвигающихся на микаршушах, достигла берега и начала объезд, выискивая опасности. До сих пор их путешествие происходило спокойно, но друзей уверяли, что это только благодаря заслугам кошек и охотников. Севклеху и Нёэнне даже довелось увидеть тушу убитого якошуша, «остророга», который выглядел как помесь между быком и очень большой кошкой, с плотной шкурой без шерсти и огромными, дугообразными рогами. Поверженный зверь выглядел внушительно, поэтому спутники прониклись еще большим уважением к степнякам.
Тень гигантской руки упала на процессию, и уже вскоре караван остановился, чтобы разбить лагерь: судя по всему, более долгий, чем ночевка. Вблизи также оказалось, что статуя поднимается из воды не очень далеко от берега, и островитянку мгновенно охватило желание сплавать к колоссу, и, возможно, понырять. Почему-то казалось, что настолько внушительное озеро просто обязано таить в себе секреты. Впрочем, за время пребывания на материке Нёэнна привыкла спрашивать разрешения, и если в Апласе это было вынужденной мерой, то здесь, среди кочевников, это было проявлением уважения в ответ на гостеприимство.
Судя по перекличкам охотников, берег оказался чист, и уже Димрик дала отмашку на установку лагеря. Во время ночевок в пути степняки редко ставили палатки и шатры, предпочитая спать под открытым небом — благо, осадки здесь были редкостью. Так что сейчас друзья могли наблюдать то, как расчищается место для длительной стоянки и возводятся укрытия. Первым, ожидаемо, установили шатер тарктак, и часть кошек сразу же ушла в тень, наслаждаться заботой и отдыхом, а остальные навесы и палатки стали споро вырастать вокруг. Палатка Нёэнны с Севлкехом каким-то образом оказалась неподалеку от гончаров, которые тут же принялись рыть ямы для обжига, но, поскольку товарищей никто не прогонял, они лишь с усмешкой напомнили друг другу о важном запрете беспокоить ремесленников с рассвета до полудня, и принялись обустраиваться.
— Раз уж мы тут надолго, нужно вернуться к изучению той книжки, — напомнил Севклех.
— А может я ее выбросила по дороге?
Тидорец кашлянул, не впечатленный ее ложью.
— Ладно, вернемся, — страдальчески вздохнула островитянка. — Дочитаем, и утоплю ее в озере.
— Необычная мотивация, но как скажешь.
— Куда больше меня привлекает возможность поплавать. Знал бы ты, как я по этому соскучилась!
— Каждому свое, — скривился Севклех, — я успел наплаваться, кажется, на всю жизнь.
— О-о-о, не надейся. К статуе ты поплывешь со мной. Так каждый из нас будет делать то, что ему не нравится, но нужно.
— Это какое-то ребячество!
— Да и пусть, — пожала плечами, усмехаясь, Нёэнна. — Впрочем, это озеро может оказаться священным, опасным или еще чем-то, что делает его непригодным для плавания, так что у тебя еще есть хоть какая-то надежда на спасение. У меня ее, увы, нет.
Степи оказались гораздо более разнообразными, чем показали себя во время путешествия с торговцами. По объяснению кочевников, ближе к Разлому степи пустеют: ничто не рискует расти рядом с таким «голодным местом». Сейчас же среди желтой степной травы мелькали яркие синие цветы, а временами степная трава сменялась низким кустарником и редкими, изогнутыми от ветра, хвойными деревьями. Также постоянно попадались водоемы, порой совсем крошечные, но глубокие, как природные колодцы, и когда Нёэнна поинтересовалась у своих соседей о том, откуда берутся эти источники, ей рассказали легенду о Коте и Зеркале, а следом познакомили и с мифологией степняков. Проводить вечера у костров, вокруг которых собирали детей, было непривычно, но друзья единодушно признали, что послушать легенды всегда приятно и полезно.
Учить язык народа Ур оказалось легче, чем ожидала островитянка, основываясь на рассказах Гтауха о его времени в степях. Речь кочевников была прямолинейной и конкретной: каждое слово описывало что-то одно, а для каких-то более уникальных явлений несколько описаний складывалось в новое, попутно теряя окончания. В сравнении с алангом, другим «древним» языком, говор степняков был как будто бы тверже, основательнее, словно подтверждая реальность, а не пытаясь ее изменить. Нёэнне было бы интересно порасспрашивать кочевников об их родном языке, но пока не знала, к кому обратиться. Из воспоминаний Гтауха, которыми он делился во время своего преподавания в Гимназии, она помнила, что у степняков есть у-кратак, нечто вроде хранителей знаний народа Ур, но островитянка не слышала, чтобы кто-то в этом племени обращался так к кому-либо. Ученому тогда, вроде, понадобилось некоторое время, чтобы его пустили к подобным важным фигурам, и Нёэнна была готова подождать. В конце концов, в степях было совершенно невозможно торопиться.
Примерно на двадцатый день пути на горизонте появилась новая точка притяжения. Очевидно, это была статуя, хоть и значительно меньше колосса, у которого началось путешествие, и по мере приближение ее очертания становились все понятнее. Это была гигантских размеров рука, держащая огненный обруч. Конечность скульптуры торчала из земли под углом, словно предполагая присутствие остального тела и головы — но вокруг была только степь.
Кочевники приободрились, и процессия ускорилась, торопясь добраться до чего-то, только им известного. Возможно, как предположила Нёэнна, степняки разбивают долгие лагеря только в тени колоссов: а эта рука, несмотря на то, что была только частью статуи, была огромна. Вероятно, если соотнести пропорции конечности и предположительного тела, эта скульптура была даже больше чем первый колосс.
— Впечатляет, согласись, — присвистнул рядом Севклех. — Мне крайне интересно, как степняки это создавали.
— Надо будет спросить, вдруг есть какие-то легенды, — согласно кивнула островитянка. — Потому что эти масштабы… поражают. Впору задуматься о каком-то божественном вмешательстве.
— Древние таким не занимались, — уверенно заявил ее спутник, — создание бис-ингов всегда было нашим занятием.
— Вашим?
— Ну, человеческим. Обычно новые бис-инги появлялись по замыслу Владык Башен, или, что реже, когда кто-то подтверждал свой новый статус как Владыки.
— То есть, Владыкой Башен мог стать кто угодно?
— Ха! Нет, естественно, — рассмеялся Севклех. — Для того, чтобы стать Владыкой, требовалось невероятное могущество и навык тончайшего претворения реальности. Владыки должны быть быть шу-анно-фоот, «искусными ткачами реальности», и каждый мог к этому стремиться… Но, последний новый Владыка появился за пятьдесят лет до моего рождения.
— Кстати, давно хотела спросить… Владыки были бессмертными?
— Можно и так сказать. Когда ты создаешь реальность, она не имеет над тобой власти, верно?
— Уш! Беи то, танзел! — Рядом с друзьями неожиданно возник Арса. На лице подростка сияла широкая улыбка, одной рукой удерживая кота подмышкой, другой он указывал куда-то в сторону гигантской руки.
Судя по всему, танзел — «большая вода» — означало озеро, которое сейчас показалось среди поредевшей степной травы, сверкая под солнцем ослепительно синим диском. Впрочем, Нёэнна была готова назвать его морем: водная гладь простиралась до горизонта, и это был самый большой водоем, который видела островитянка с момента как сошла с борта «Лиме-ши».
Тем временем, часть кочевников, передвигающихся на микаршушах, достигла берега и начала объезд, выискивая опасности. До сих пор их путешествие происходило спокойно, но друзей уверяли, что это только благодаря заслугам кошек и охотников. Севклеху и Нёэнне даже довелось увидеть тушу убитого якошуша, «остророга», который выглядел как помесь между быком и очень большой кошкой, с плотной шкурой без шерсти и огромными, дугообразными рогами. Поверженный зверь выглядел внушительно, поэтому спутники прониклись еще большим уважением к степнякам.
Тень гигантской руки упала на процессию, и уже вскоре караван остановился, чтобы разбить лагерь: судя по всему, более долгий, чем ночевка. Вблизи также оказалось, что статуя поднимается из воды не очень далеко от берега, и островитянку мгновенно охватило желание сплавать к колоссу, и, возможно, понырять. Почему-то казалось, что настолько внушительное озеро просто обязано таить в себе секреты. Впрочем, за время пребывания на материке Нёэнна привыкла спрашивать разрешения, и если в Апласе это было вынужденной мерой, то здесь, среди кочевников, это было проявлением уважения в ответ на гостеприимство.
Судя по перекличкам охотников, берег оказался чист, и уже Димрик дала отмашку на установку лагеря. Во время ночевок в пути степняки редко ставили палатки и шатры, предпочитая спать под открытым небом — благо, осадки здесь были редкостью. Так что сейчас друзья могли наблюдать то, как расчищается место для длительной стоянки и возводятся укрытия. Первым, ожидаемо, установили шатер тарктак, и часть кошек сразу же ушла в тень, наслаждаться заботой и отдыхом, а остальные навесы и палатки стали споро вырастать вокруг. Палатка Нёэнны с Севлкехом каким-то образом оказалась неподалеку от гончаров, которые тут же принялись рыть ямы для обжига, но, поскольку товарищей никто не прогонял, они лишь с усмешкой напомнили друг другу о важном запрете беспокоить ремесленников с рассвета до полудня, и принялись обустраиваться.
— Раз уж мы тут надолго, нужно вернуться к изучению той книжки, — напомнил Севклех.
— А может я ее выбросила по дороге?
Тидорец кашлянул, не впечатленный ее ложью.
— Ладно, вернемся, — страдальчески вздохнула островитянка. — Дочитаем, и утоплю ее в озере.
— Необычная мотивация, но как скажешь.
— Куда больше меня привлекает возможность поплавать. Знал бы ты, как я по этому соскучилась!
— Каждому свое, — скривился Севклех, — я успел наплаваться, кажется, на всю жизнь.
— О-о-о, не надейся. К статуе ты поплывешь со мной. Так каждый из нас будет делать то, что ему не нравится, но нужно.
— Это какое-то ребячество!
— Да и пусть, — пожала плечами, усмехаясь, Нёэнна. — Впрочем, это озеро может оказаться священным, опасным или еще чем-то, что делает его непригодным для плавания, так что у тебя еще есть хоть какая-то надежда на спасение. У меня ее, увы, нет.
День шестьдесят третий первого сезона
Сегодня наш внушительный караван, ведомый кошками, прибыл на первую продолжительную стоянку. Как нам сказали, рядом с этим озером планируется остаться на весь таурум, то есть лето. Странно осознавать, что здесь, в Степях Ур, начинается летний сезон и, насколько я поняла, засуха. На островах в это время еще бодрящие ветра и беспокойное море…
Меня интригует эта торчащая из воды каменная рука. Пока мне не отвечают ничего подробного на вопросы о ней (вероятно, не знают сами), так что это может быть как частью какой-то совершенно невероятной по размерам статуи — больше даже, чем тот, самый первый, колосс! — так и самостоятельной скульптурой. В конце концов, самая важная часть, солнечный диск, на ней есть. Зато мне разрешили сплавать к ней, и я заодно выучила редкие для кочевников слова.
Керозел означает плавание, хотя буквальный перевод звучит более внушительно: «ходить сквозь воду». Какое-либо передвижение через водоемы для степняков, как оказалось, редкость, поэтому мои навыки произвели неожиданный фурор. Затем пришлось объяснять, откуда я, и так я узнала про долзел, то есть море, и макулк, остров. Для архипелага специального слова не было, но теперь появилось — ремакулк, ведь что такое архипелаг, как не множество островов?
Попыталась сориентироваться по карте. Очень многое приходится дорисовывать, потому что Степи Ур, несмотря на свои размеры, представлены на апласских картах как довольно аморфное желтое пятно, а водоемов за пределами Апласски нет и в помине. Боюсь представить, как бы мы ориентировались по этой карте, если бы сунулись в степи без сопровождения.
Сегодня наш внушительный караван, ведомый кошками, прибыл на первую продолжительную стоянку. Как нам сказали, рядом с этим озером планируется остаться на весь таурум, то есть лето. Странно осознавать, что здесь, в Степях Ур, начинается летний сезон и, насколько я поняла, засуха. На островах в это время еще бодрящие ветра и беспокойное море…
Меня интригует эта торчащая из воды каменная рука. Пока мне не отвечают ничего подробного на вопросы о ней (вероятно, не знают сами), так что это может быть как частью какой-то совершенно невероятной по размерам статуи — больше даже, чем тот, самый первый, колосс! — так и самостоятельной скульптурой. В конце концов, самая важная часть, солнечный диск, на ней есть. Зато мне разрешили сплавать к ней, и я заодно выучила редкие для кочевников слова.
Керозел означает плавание, хотя буквальный перевод звучит более внушительно: «ходить сквозь воду». Какое-либо передвижение через водоемы для степняков, как оказалось, редкость, поэтому мои навыки произвели неожиданный фурор. Затем пришлось объяснять, откуда я, и так я узнала про долзел, то есть море, и макулк, остров. Для архипелага специального слова не было, но теперь появилось — ремакулк, ведь что такое архипелаг, как не множество островов?
Попыталась сориентироваться по карте. Очень многое приходится дорисовывать, потому что Степи Ур, несмотря на свои размеры, представлены на апласских картах как довольно аморфное желтое пятно, а водоемов за пределами Апласски нет и в помине. Боюсь представить, как бы мы ориентировались по этой карте, если бы сунулись в степи без сопровождения.
В итоге, к книге товарищи вернулись уже на следующий вечер: налаживание быта в лагере заняло весь прошлый день и часть нового. Нёэнне предложили помочь с копанием ям для обжига, а также материалов, которые будут использоваться во время него, и островитянка не смогла упустить такую возможность узнать чуть больше об одном из главных ремесел степняков. В процессе сортировки разной мелочи, вроде металлической стружки, сухой кожуры фруктов и кусочков выдубленной кожи ей удалось выяснить, что все это используется для окраски и создания узоров во время обжига, но только у самых опытных мастеров эти орнаменты создаются осознанно и под контролем.
В работе с глиной у народа Ур чувствовался особый, почти религиозный трепет, почти достигавший уровня почитания кошек. Ориса, который был главным гончаром и, как выяснила Нёэнна, очень хорошим рассказчиком, объяснил, что керамика, проходящая через закалку огнем, повторяет рождение мира, утро за утром. Поэтому обжиг начинается вечером, а на рассвете новый предмет уже сформирован и существует. Кочевники называют этот процесс у-коток, «сон солнца», когда все новое готовится в тени, чтобы предстать как уже существующее при свете дня.
Нёэнне язык степняков казался очень поэтичным, как раз из-за этого представления, что мир таков, какой он есть, потому что сформировался, пока за ним не следили — и теперь его просто описывают. Именно в этом для островитянки была существенная разница с алангом, который, при всей своей иносказательности, давал названия процессам происходящим в это же мгновение, или тем, которые планируется запустить. Пожалуй, можно было бы сказать, что язык народа Ур говорит в неопределенной, обезличенной форме, и в этом плане имеет куда большего с чистой идеей, чем аланг. Последний же по сути своей был определенным происходящим, своего рода заклинанием, а потому оставался личной идеей, единичной вне зависимости от масштаба сотворения.
Терминология, использовавшаяся в книге про лёйерин, не отличалась ни поэтичностью, ни силой формулировок. Следующий фрагмент, который можно было разобрать, представлял собой почти целую главу — отсутствовал только конец, и являлся своеобразным справочником по соединению лёйерина с другими компонентами и результатами этих сочетаний. Также создавалось впечатление, что эту часть писал кто-то другой: манера и почерк отличались, что, в свою очередь, вызвало предположение, что эта книжка является черновиком, а не полноценным изданием.
В основном упоминались довольно простые минералы и растения. Например, сочетание с листьями шалфея давало сильное обезболивающее, погружающее в глубокий сон, а сочетание с экстрактом мака напротив, давало неожиданно бодрящий эффект, настолько, что под формулой была отметка о необходимости строжайшей дозировки и надзора. Лёйерин вместе с оксидом железа кристаллизовался в минерал, похожий по свойствам на графит. Интересным было упоминание, что металлы на основе меди при контакте с лёйерином превращаются в «подвижный металл», и Нёэнне это сразу напомнило те ожившие статуи под Красной Пирамидой. Севклеха же привлекло сочетание лёйерина с порошком из звездочеца: утверждалось, что это два взаимоисключающих вещества, отменяющих действие друг друга. Так, порошок из звездочеца становился обычной пылью, теряя даже свой характерный синий оттенок, в то время как лёйерин становился жидким и мутным, как талая вода, теряя все свои свойства.
— Приятно знать, что на эту гадость есть управа, — вздохнул тидорец, — еще бы звездочецы не были такой редкостью.
— Обмазал бы все стены Красной Пирамиды?
— Заманчиво… но, есть ощущение, что это слишком рискованно. Особенно до тех пор, пока я не пойму, зачем существует Разлом, почему он расколол фоот-инн, и не является ли эта кристаллическая мерзость тем, что удерживает оавва на дне пропасти.
— Звучит так, будто ты скорректировал свою цель, — прищурилась Нёэнна, — сменились приоритеты, и ты больше не стремишься скорее вернуться домой?
— О-о-о, я бы очень хотел вернуться! Но, я тут подумал: если я нахожусь в «будущем», когда катастрофа уже произошла, то у меня есть возможность выяснить, как и почему она произошла! Еще лучше, если у меня получится выяснить, как с ней справиться, или даже предотвратить.
— После всех этих планов поиск способа вернуться в свое время звучит необычайно просто, — усмехнулась островитянка.
— На это и расчет!
— В таком случае, надо начать с самого центра. Что именно за катастрофа случилась? Какая у тебя гипотеза?
— На данный момент, самым очевидным выглядит то, что оаввы проделали множество дыр в реальности, совсем как моль, пока их каким-то образом не остановили, вероятно, с помощью Грани. Это многое объяснит: то, как сильно отличается ваш мир от моего, огромные провалы в истории, отсутствие Владык… Хотя я не понимаю, почему в Культе они представлены как враги этих Создателей. Какое дело богам до Владык?
— Ты сам говорил, что они крайне могущественны, настолько, что подобны богам.
— Тогда почему не было вражды с Древними? Они и Владыки вполне мирно сосуществовали.
— Ну, может, Культ преувеличил «вражду». Например, Владыки и Создатели были не согласны в методах решения проблем, или что-то в подобном духе.
— Хорошо бы тоже это выяснить. — Севклех кивнул сам себе, делая мысленную пометку.
— Это начало. С этим можно работать. Добро пожаловать в мир науки!
В работе с глиной у народа Ур чувствовался особый, почти религиозный трепет, почти достигавший уровня почитания кошек. Ориса, который был главным гончаром и, как выяснила Нёэнна, очень хорошим рассказчиком, объяснил, что керамика, проходящая через закалку огнем, повторяет рождение мира, утро за утром. Поэтому обжиг начинается вечером, а на рассвете новый предмет уже сформирован и существует. Кочевники называют этот процесс у-коток, «сон солнца», когда все новое готовится в тени, чтобы предстать как уже существующее при свете дня.
Нёэнне язык степняков казался очень поэтичным, как раз из-за этого представления, что мир таков, какой он есть, потому что сформировался, пока за ним не следили — и теперь его просто описывают. Именно в этом для островитянки была существенная разница с алангом, который, при всей своей иносказательности, давал названия процессам происходящим в это же мгновение, или тем, которые планируется запустить. Пожалуй, можно было бы сказать, что язык народа Ур говорит в неопределенной, обезличенной форме, и в этом плане имеет куда большего с чистой идеей, чем аланг. Последний же по сути своей был определенным происходящим, своего рода заклинанием, а потому оставался личной идеей, единичной вне зависимости от масштаба сотворения.
Терминология, использовавшаяся в книге про лёйерин, не отличалась ни поэтичностью, ни силой формулировок. Следующий фрагмент, который можно было разобрать, представлял собой почти целую главу — отсутствовал только конец, и являлся своеобразным справочником по соединению лёйерина с другими компонентами и результатами этих сочетаний. Также создавалось впечатление, что эту часть писал кто-то другой: манера и почерк отличались, что, в свою очередь, вызвало предположение, что эта книжка является черновиком, а не полноценным изданием.
В основном упоминались довольно простые минералы и растения. Например, сочетание с листьями шалфея давало сильное обезболивающее, погружающее в глубокий сон, а сочетание с экстрактом мака напротив, давало неожиданно бодрящий эффект, настолько, что под формулой была отметка о необходимости строжайшей дозировки и надзора. Лёйерин вместе с оксидом железа кристаллизовался в минерал, похожий по свойствам на графит. Интересным было упоминание, что металлы на основе меди при контакте с лёйерином превращаются в «подвижный металл», и Нёэнне это сразу напомнило те ожившие статуи под Красной Пирамидой. Севклеха же привлекло сочетание лёйерина с порошком из звездочеца: утверждалось, что это два взаимоисключающих вещества, отменяющих действие друг друга. Так, порошок из звездочеца становился обычной пылью, теряя даже свой характерный синий оттенок, в то время как лёйерин становился жидким и мутным, как талая вода, теряя все свои свойства.
— Приятно знать, что на эту гадость есть управа, — вздохнул тидорец, — еще бы звездочецы не были такой редкостью.
— Обмазал бы все стены Красной Пирамиды?
— Заманчиво… но, есть ощущение, что это слишком рискованно. Особенно до тех пор, пока я не пойму, зачем существует Разлом, почему он расколол фоот-инн, и не является ли эта кристаллическая мерзость тем, что удерживает оавва на дне пропасти.
— Звучит так, будто ты скорректировал свою цель, — прищурилась Нёэнна, — сменились приоритеты, и ты больше не стремишься скорее вернуться домой?
— О-о-о, я бы очень хотел вернуться! Но, я тут подумал: если я нахожусь в «будущем», когда катастрофа уже произошла, то у меня есть возможность выяснить, как и почему она произошла! Еще лучше, если у меня получится выяснить, как с ней справиться, или даже предотвратить.
— После всех этих планов поиск способа вернуться в свое время звучит необычайно просто, — усмехнулась островитянка.
— На это и расчет!
— В таком случае, надо начать с самого центра. Что именно за катастрофа случилась? Какая у тебя гипотеза?
— На данный момент, самым очевидным выглядит то, что оаввы проделали множество дыр в реальности, совсем как моль, пока их каким-то образом не остановили, вероятно, с помощью Грани. Это многое объяснит: то, как сильно отличается ваш мир от моего, огромные провалы в истории, отсутствие Владык… Хотя я не понимаю, почему в Культе они представлены как враги этих Создателей. Какое дело богам до Владык?
— Ты сам говорил, что они крайне могущественны, настолько, что подобны богам.
— Тогда почему не было вражды с Древними? Они и Владыки вполне мирно сосуществовали.
— Ну, может, Культ преувеличил «вражду». Например, Владыки и Создатели были не согласны в методах решения проблем, или что-то в подобном духе.
— Хорошо бы тоже это выяснить. — Севклех кивнул сам себе, делая мысленную пометку.
— Это начало. С этим можно работать. Добро пожаловать в мир науки!
