ГЛАВА 22

Нёэнна просыпалась тяжело и, к моменту когда она полностью очнулась, солнце уже близилось к зениту. Впрочем, она довольно быстро поняла, что сегодня они вряд ли двинутся дальше — Севклех был в отключке и не было похоже, что собирался в скором времени приходить в себя. Асгем, лежавший между товарищами, поднял голову и завилял хвостом, заметив активность островитянки, но не спешил покидать своего хозяина, оставшись на своем месте.
Микаршуши невозмутимо паслись рядом с шатром, не потревоженные событиями прошлого вечера, о котором напоминала только смятая трава и ямка в том месте, куда ударил копытом ясбемов.
Металлический диск солнца в руках колосса, вопреки предположениям Нёэнны, не отбрасывал блики, а словно бы впитывал в себя весь свет, превращаясь в уменьшенную копию светила. Такая независимость от расположения солнца в небе не имела логического объяснения, но после произошедшего накануне исследовательнице было чуть легче принять подобное явление как «магию». Что никак не помешало желанию рассмотреть этот диск вблизи, и островитянка уже прикидывала, как бы ей взобраться на эту статую, чтобы добраться до него. Поверхность камня не была гладкой, а в местах соединения с металлическими элементами имелись зазоры, которыми можно было бы воспользоваться для подъема, так что шансы попасть наверх были. Нёэнна решила только дождаться Севклеха, чтобы иметь какую-то страховку, а пока решила вернуться к своим записям.

«Координаты <…>, Степи Ур.
Тридцать восьмой день второго сезона 322 года Э. С.
Колосс IVУ-б/и (?)-отд.
Статуя примерно в полтора раза меньше IУ-б/и (?)-отд. и примерно в три раза меньше колосса IIУ-б/и (?)-отд. Отличается тем, что красный порфир разбавлен вставками из бронзы, добавляющей детализации общей условности тела. Символическое изображение солнечного диска также выполнено из полированного металла (прим.: судя по всему, диск не подвергся образованию естественной патины, в отличие от остальных металлических элементов), отражающего и/или впитывающего солнечный свет. В темное время суток эффект вероятно сохраняется (нужно подтв.). Примечательно то, что в прилегающих территориях нет следов воспламенения, соответственно, можно сделать вывод, что диск не отражает прямые лучи солнца".

Уже перевалило за полдень когда Севклех проснулся. Он выглядел, да и чувствовал себя, по собственному признанию, как при сильном похмелье, но при этом буквально лучился довольствием, с трепетом поглаживая обложку блокнота, куда он сложил цветы звездочеца.
— Рада видеть тебя среди живых!
— Рад чувствовать себя живым! — Ответил ее товарищ, и, оглянувшись, продолжил, — Я так понимаю, сегодня мы устраиваем себе выходной?
— Можно и так сказать, — пожала плечами Нёэнна, — все равно значительную часть дня мы потеряли. Впрочем, задание у меня для тебя найдется.
Островитянка объяснила другу, что от него требуется, чтобы страховать ее подъем на колосса. Севклех не протестовал, и в целом было заметно, что мыслями он где-то далеко, но заверил, что будет внимателен.
Специального снаряжения для, по сути, скалолазания, исследовательница с собой не брала — не ожидала, что оно может понадобиться в степи, да и места в багаже было не так много. Товарищи на пару соорудили нечто близкое к нужной экипировке, и Нёэнне оставалось только надеяться, что хоть что-то из работы в Инженерном корпусе отложилось в голове. Помимо прочего, у нее оставалось не так много времени на подъем: солнце постепенно сдвигалось на запад и совсем скоро начало бы слепить глаза.
Карабкаться наверх оказалось чуть сложнее, чем казалось с земли, но островитянка постепенно втянулась в процесс, приближаясь к своей цели. Уже ближе к вершине, там, где у колосса начинались руки, подниматься стало сложнее. Камень статуи словно бы не поддался влиянию элементов и оставался гладким, а бронза — сияющей. Пару раз Нёэнна соскальзывала с выбранного уступа и только чудом успевала ухватиться за что-то еще. Металлические детали здорово выручали, поскольку за них было проще зацепиться, но долго держаться за горячий от солнца материал было неприятно.
Уже уместившись на плече колосса, в относительной безопасности, исследовательница осознала, что и сам порфир, из которого статуя была высечена, довольно горячий, но не столько как нагретый за день камень, сколько как тепло человеческого тела. Более того, материал под ней как будто вибрировал внутренней энергией. Металлический диск также источал жар, действительно словно маленькое солнце: задняя сторона диска светилась ничуть не меньше, чем та, что была обращена к небу. Это сводило на нет возможность подползти к символу ближе — жар и свет приносили дискомфорт даже на расстоянии.
Признав, что до главной цели ей не добраться, Нёэнна решила рассмотреть лик статуи получше. Черты, как и ожидалось, не отличались детализацией, сохраняя условность, характерную для подобных изображений, хоть и были чуть более проработаны, чем тот бис-инг, который ей показала Лиё целую вечность назад. Можно было бы предположить только на основании этого отличия, что статуя на Пэге и колоссы У-мшийята принадлежат к разным категориям: одна более приземленная, абстрактная, как один из множества схожих якорей, и нечто более конкретное, привязанное к какой-то иной, тоже более конкретной, цели. Теория выглядела стройной, но требовала еще сравнений, которые могли бы как подтвердить, так и опровергнуть ее.
Рука исследовательницы нащупала тонкое, едва заметное углубление, которое шло от виска до подбородка лика, закруглением уходя на другую сторону. Аккуратно проследовав пальцами вверх, с обратной стороны лучистых выступов «короны», Нёэнна нашла продолжение этой линии, включая чуть большее отверстие примерно в центре головы. Получалось, что настоящий лик этого Древнего был скрыт за маской.
Оценивая размеры углубления, островитянку застало врасплох желание сбросить ее, чтобы увидеть настоящее лицо Древнего, этого воплощения солнца. Одновременно с этим ее тело сковал ужас только от одной мысли о том, что ее ожидает под маской, а в глаза ударил яркий свет. Она рефлекторно дернулась, закрывая свое лицо, и едва не потеряла равновесие, заскользив по плечу колосса. Секунды ощущения полета хватило, чтобы немного прийти в себя — страх никуда не ушел, но теперь подпитывал желание поскорее оказаться на земле.
Спуск был торопливым, и Нёэнне приходилось буквально заставлять себя быть аккуратной. Страх, все еще державший ее в своих тисках, задавил появившееся было сожаление о том, что исследовательнице не удалось хорошо осмотреться, но не мешал судорожным попыткам понять — осознать — произошедшее. Со слов Севклеха выходило, что бис-инги служили якорями, местами сосредоточения силы и реальности, и это легко объясняло чувство скрытой за камнем энергии, но не проясняло ни желания снять маску с Древнего, ни последующего ужаса от подсознательного знания о том, что последствия будут катастрофичны.
— Что случилось? — Вырвал ее из размышлений голос товарища. Тидорец смотрел на нее с тревогой.
— Могли ли кого-то запереть в бис-инге?
— Запереть? Ну, наверное можно было бы сказать, что сила реальности оказывалась заперта в бис-инге места, но если ты говоришь о том, заключали ли внутрь живое существо… Нет, о таком мне не известно.
— Такое чувство, будто внутри этого… колосса закрыта не столько энергия, сколько нечто… разумное, — Нёэнна поежилась, и она отошла еще дальше от подножия статуи. — И это нечто как будто бы хочет наружу. Там, наверху, у меня появилось желание… снять маску? Если подумать, то звучит глупо — как снять то, что просто высечено в камне? Но этот порыв был сильный, и я была готова ему последовать. Не успела — мне стало слишком страшно от мыслей о последствиях, которые, на самом деле, я не то что назвать, я даже представить не могу!
Островитянка нахмурилась, обхватив себя руками.
— Проще всего предположить, что статуи У-мшийята отличаются от стандартного бис-инга, — продолжила она, — но как, а главное, зачем?
— Я бы с удовольствием тебе помог, — вздохнул Севклех, — но мои знания даже о бис-инг достаточно обрывочны, я уж не говорю о статуях народа, о котором я узнал только недавно. Предлагаю отложить эту тему, и, если нам встретится еще одно дружелюбное племя, поспрашивать у них?
— До этого на мои вопросы отвечали очень пространно, — покачала головой Нёэнна, — впрочем, может будет лучше если ты начнешь задавать вопросы, тебя кочевники любят.
— Как диковинку, да.
— К слову о диковинках… Кто такие Малые Древние? Почему, когда ты рассказывал мне о ясбемов, ты ничего подобного не упоминал?
— Я забыл! Честное слово!
— Ага. Но сейчас же вспомнил?
— Вспомнил… — Тидорец прочистил горло, смущенно теребя край своего степного плаща. — В общем, как Древние являются воплощением окружающей реальности, так Малые Древние отражают потенциал. Будущее. Нематериальную сторону бытия. Поэтому, например, ясбемов считаются тем, кто приносит знамения, появляясь на распутье перед страждущим. Правда, обычно они показываются только по одиночке…
— Может тогда стоит воспринимать остальных ясбемов как вероятности?
— Хм, не подумал об этом. Значит, вчера мы находились на особенно значимом распутье.
— Не мы, а ты, — возразила Нёэнна, — потому что меня звери игнорировали. Но, возвращаясь к Малым Древним, есть ли еще подобные ясбемов?
— Помнится, есть еще келестриг, огромные птицы, несущие видения на своих крыльях. Считалось, что они являлись тем, кто был способен стать Владыкой.
— «Вестники могущества»… Мне кажется, я читала что-то подобное в легендах Хаветтлы.
— Да, пожалуй, их действительно можно назвать «вестниками могущества». А еще… мне кажется, степные кошки — тоже Малые Древние. Все рассказы кочевников, то, как кошки выбирали путь, даже то, как они чувствуют изменения реальности… Сложно назвать их обычными животными.
— В этом есть смысл. А собаки?
— Не знаю, — задумчиво протянул Севклех, смотря в сторону Асгема, дремавшего на солнце рядом с отдыхающими микаршушами. — На основании одного примера ведь нельзя делать выводы?..
День тридцать восьмой второго сезона.

Степь продолжает сталкивать нас с чудесами. Вчера мы увидели нескольких ясбемов (стадо?), и в какой-то момент ситуация показалась даже опасной… и однозначно напряженной. Зверь был крайне заинтересован в Севклехе, и я начинаю замечать тенденцию: все мистические существа тянутся к нему. Я, в свою очередь, поняла, что с удовольствием вернусь к более обыденному.
Концепт Малых Древних в сочетании с тем, что я успела узнать от Севклеха, сильно усложняет ту мифологию, которую мы привыкли считать характерной для древних империй. Судя по всему, божественный статус относился скорее к Владыкам Башен, чем к Древним, которые словно бы просто существовали, как часть мира. Впрочем, для олицетворений элементов этого самого мира, подобный статус звучит… ближе, чем обожествление.
Касаемо Древних — восхождение на колосс, который я сегодня совершила, чуть не завершился самым печальным образом. Днем я этого не поняла, слишком уж сильным был шок, но ощущения, исходившие от «лика» У-мшийята, напомнили мне безудержный голод Грани. Начинаю думать, что цели этих гигантских статуй (как, возможно, и бис-иногов в целом), не так однозначны, как их описывал Севклех. Или они изменились, как изменилась функция Красной пирамиды? Я более чем уверена, что ответы на эти вопросы лежат в Эпохе Изменений, но найти какие-то источники — проверенные источники, достоверные! — представляется нереальной задачей. Могу только надеяться, что нереальное существование Севклеха в сочетании с удачей, которую ему напророчил ясбемов, как-то в этом помогут.
Следующий день друзья начали рано, надеясь наверстать тот отрезок пути, что они пропустили вчера. Их отъезд сопровождался странным гулом из-под земли, поторапливая товарищей покинуть место лагеря, и Нёэнна была готова поклясться, что колосс чуть повернулся в их сторону. Было странно приписывать статуе какие-то эмоции, но островитянку не покидало ощущение, что конкретно это изваяние злилось на нее, и она смогла вдохнуть спокойно только на второй день пути, когда каменный силуэт окончательно скрылся за горизонтом.
Горная гряда стремительно приближалась, а голубая дымка, окутывающая их, постепенно превращалась в туман, стелющийся по высокой степной траве. Стали попадаться редкие деревца, скрюченные и тонкие, но с плотными кронами, которые при ближайшем рассмотрении оказались длинными хвойными иглами синеватого оттенка. Ветер с востока доносил запах соли, и сочетание морского ветра с запахом хвои удивительным образом переносило Нёэнну в воспоминания о Пэге.
Асгем сменил направление чуть сильнее на восток, и уже к вечеру в постепенно нависающих горах стал заметен проход — ущелье, к которому, очевидно, пес и вел. Казалось, оставался совсем небольшой кусочек пути, но с сумерками туман становился плотнее, скрывая за собой окружающее пространство так, что друзья едва различали силуэты друг друга, и товарищи решили сделать последний привал на этом отрезке своего путешествия.
Соленый туман оставлял неприятные ощущения на коже, делая сон обрывчатым и не приносящим отдыха, и окончательно оборвавшимся на рассвете с лаем Асгема.
Придя в себя и кое-как открыв глаза, Нёэнна обнаружила очевидно так и не уснувшего Севклеха, осунувшегося и посеревшего, который удерживал собаку на месте. Проследив за взглядом тидорца, островитянка подскочила от неожиданности: в их лагере был гость.
В туманном сумраке раннего утра сразу понять, кто или что появилось рядом с тлеющей жаровней, но Асгем, хоть и продолжал лаять, махал хвостом, да и Севклех не выглядел воинственно, поэтому повода для тревоги словно бы не было. Чем дольше Нёэнна всматривалась, тем лучше ей удавалось разглядеть незнакомца — или незнакомку, тщательно завернутого в степной плащ, и, судя по всему, глубоко спавшего, прислонившись к боку одного из микаршушей. Друзья переглянулись: было совершенно непонятно, что делать с незваным гостем, которого не разбудил лай собаки.
— Как думаешь, нам разбудить этого человека, или подождать? — Решила уточнить у своего товарища исследовательница.
— Не знаю, — мрачно ответил Севклех, буравя взглядом фигуру. — но кто бы это ни был, он очутился тут совершенно незаметно для меня, да и для Асгема, кажется, тоже. В любом случае, скоро станет светлее, и, если этот человек не проснется к этому моменту, то уж движение микаршуша, когда мы отправимся дальше, он точно не сможет не заметить!
— Пожалуй… Ну, смысла рассиживаться тогда нет, и пора сворачивать лагерь. И мне бы, по хорошему, попробовать построить маршрут через ущелье, благо оно есть на карте, пусть и очень условно…
Чем, в общем-то, Нёэнна и занялась после того, как был свернут и упакован шатер, разобрана жаровня и закончен легкий завтрак. Погрузившись в расчеты, островитянка не сразу заметила ни окрика Севклеха, ни новой порции лая пса, и поэтому она совершенно не ожидала услышать за своим плечом хриплый голос:
— Уш-котром, брекран! Не стоит пытаться подчинить бошок цифрам, пока вас не отпустит Ур. Котром, у вас есть ията-аш, и вам был подарен мик, чтобы провести сквозь туманы и льды.
Нёэнна, подскочившая от неожиданность в который раз за день, принялась собирать рассыпавшиеся было листы, разворачиваясь в сторону пожилого мужчины — того самого незнакомца, тихо проникнувшего в их лагерь, и, очевидно, успевшего прийти в себя.
В облике старика было что-то кошачье: миндалевидные глаза отдавали золотистым желтым оттенком, а жидкие усы топорщились в разные стороны, не скрывая довольной ухмылки. Он был одет как типичный кочевник, в яркий степной плащ, сквозь который было видно узорчатую ткань одежды, и качественно сплетенную шляпу, но при этом был бос, и, что было особенно странно, абсолютно один. За время путешествия со степняками друзья выяснили, что в одиночестве никто в Степях Ур не выживет, особенно без такого важного хранителя как кошка, и какого-либо ездового животного, поэтому встретить кочевника-одиночку было неожиданно.
— Спасибо за совет, — раздался голос Севклеха, полный сарказма, — но мы бы хотели узнать, кто вы и как — зачем — вы пришли в наш лагерь.
— Уш! У-ши Кит, то есть, по вашему, сторож, уважаемый брекран. Я привечаю всех, кто в О-тауркулк-левваат, Ущелье Голодных Духов, идет. А вы, коль в синий туман вошли, туда и направляетесь.
— Ущелье Голодных Духов? — Переспросила Нёэнна. — Не звучит как место, куда хотелось бы идти.
— Уш, тиник, морток-тиник, бошок вас ведет, значит — надо. Особенно такому же левваат!
— Снова меня зовут «голодным духом», — нахмурился тидорец, — и снова не будут объяснять, почему я левваат.
— Уш, а что тут объяснять? — Удивился Кит, поворачиваясь к нему. — Ты такой же как они, разве что целый! Ията-аш рядом, чтобы ты прошел весь бошок и целым и остался. Глядишь и голодным перестанешь быть!
— Особой ненасытности я за собой не замечал.
— Уш-котром, голод духа это не голод тела. Левваат пустеют изнутри пока не хлоп! И исчезают. — Старик хлопнул в ладоши, словно подчеркивая полноту исчезновения. — А пустота дело такое, для у-абтак опасное.
— Подождите… «голодные духи», «пустота»? — Нёэнна встревоженно переглянулась со своим другом. — Неужели это ущелье, полное оаввов?
— Уш-морток, знать не знаю, что за оаввы, но с ията-аш вы спокойно пройдете весь бошок. Слушайтесь его, с тропы не сходите, синий туман не слушайте, да подаренный мик берегите.
— Севклех, я думаю, еще не поздно свернуть и пойти другой дорогой.
Ее товарищ выглядел задумчивым, почесывая на автомате голову Асгема. Пес, в свою очередь, ластился к тидорцу, но не отводил взгляда от Кита, отслеживая каждое его движение. Нёэнна же поняла ответ своего друга еще до того, как тот открыл рот: задумчивость на его лице сменилась решимостью.
— Нет. Пойдем в это ущелье и пройдем его. Мне надоело ничего не понимать, и если этот путь даст хоть немного ответов — любая опасность стоит того. Да и, в конце концов, мы с тобой пережили Красную Пирамиду! Хуже, чем там, уже не будет.
— Зря ты это сказал, — поморщившись, вздохнула исследовательница. — Ну, я здесь в качестве моральной поддержки, очевидно. Ущелье так ущелье.
Асгем гавкнул, отходя от Севклеха и поворачиваясь в сторону северо-востока. Туман, синеватым оттенком стирая границы между землей и небом, расступился, но, словно живое существо, заполнил собой пространство за спинами друзей, и Нёэнне пришлось приложить усилия, чтобы собрать последние рассыпавшиеся записи. Чуть ли не на ощупь отыскивая своего микаршуша, чтобы взобраться на него, ей удалось разглядеть силуэт товарища, уже сидевшего верхом, но фигуры кочевника, так внезапно появившегося в их лагере, не было видно.
— Вот и думай, не был ли он наваждением, — буркнула себе под нос островитянка, безрезультатно оглядываясь в последний раз: старика и след простыл.
Пес еще раз гавкнул, буквально разгоняя туман своим лаем, и расчищая путь перед друзьями. Подножие гор оказалось гораздо ближе, чем представлялось прошлым вечером, и можно было разглядеть вход в само ущелье. Сквозь туман, на высоте ловя солнечные лучи, простирала руки в приглашающем жесте высеченная из скалы фигура гигантской статуи.