Мои последние слова
(выцветшие иллюстрации, возможно, плакаты, покрыты мелкими, аккуратными записями)
Как странно быть свидетелем конца света.
Какого цвета было небо? Какого цвета оно сейчас?
Иногда мне кажется, что сам воздух кричит от боли. Дышать — сложно, в глазах стоят слезы, надежды на опору под ногами давно уже нет.
Все происходит стремительно, но в то же время предсмертные муки мира растянуты до невозможности. Сколько длится конец?
Что я помню: я на террасе у одного из внутренних бис-ингов, был, кажется, вечер. Реальность, как обычно это бывает рядом с Башнями Владык, искрилась, трепетала бесконечным потенциалом возможностей… а потом начала трескаться, расползаться, как ткань плаща, зацепившегося за гвоздь.
Терраса начала падать — она держалась, смешно подумать, на честном слове, я вместе с ней. Но бис-инг пришел в движение, подхватил и понес нас куда-то, где можно было бы считать себя в безопасности. Помимо меня в руках гиганта оказалось еще порядка двух дюжен людей, но мы все были охвачены таким смятением, что долгое время никто не решался пошевелится.
На нашу удачу с нами оказалась Сопровождающая. Она залезла на плечо бис-инга, и делала то, что должны делать Сопровождающие. Может быть, если бы не ее поддержка, нам бы не удалось уйти достаточно далеко.
Я, помню, оглянулся тогда. Нилис-бисе, наш город, и Башня Владыки, превратились в сияющий столб пустоты. Как описать словами то, как все сущее утягивалось туда невидимой силой небытия? Мы шли медленно, медленнее, чем реальность поглощалась пустотой. Какого-то несчастного утянуло прямо с нашего островка безопасности.
Сопровождающая тогда прижалась к голове бис-инга, и гигант начал идти чуть быстрее. Недостаточно — земля раскалывалась прямо под его ногами. Тогда он сделал то, чего мы, пока еще уцелевшие, никак не ожидали, и бросил террасу, как диск, и застыл в этой позе. Сопровождающая исчезла с его плеча вместе с вздохом, который испустил гигант. Что произошло с ним дальше, я уже не видел.
Наш полет был недолгим. Кто-то явно попробовал совершить ргех-инн, но то, что произошло с ним, было…
Нас всех пугали опасностью стать осов-кисем-ргех, но увидеть это своими глазами, так близко… Когда терраса врезалась в землю, сметя несколько деревьев на своем пути, он уже распался на множество осколков. Мне порезало руку, кто-то был более невезучим.
Спустились с обломков террасы уже десять человек.
Куда нам было идти? Там, где мы оказались, реальность пока оставалась твердой, нерушимой, но небо над нашей головой уже сияло гневным светом, и уверенности в том, что лес, окружавший нас, останется существовать, не было.
Между нами, выжившими, установилось негласное правило избегать ргех-инн, уж слишком свежи были воспоминания о превращении в осов-кисем-ргех. Как будто бы для самоубийства можно было выбрать и менее извращенный способ. Впрочем, смерть нам грозила и по более обыденным причинам: у нас не было никаких припасов, чтобы проделать хоть сколько-то дальний путь, да и что мы, горожане, привыкшие путешествовать на воздушных баржах, понимали в выживании!
Возможно, конец света оправдывал наше безрассудство.
Не берусь утверждать, но, возможно, смерть реальности стерла грань между днем и ночью, и время перестало существовать. Мы шли и шли, угнетаемые мыслью о том, что у нас не кончаются силы, мы не испытываем ни жажды, ни голода, словно мы сами уже были мертвы.
В какой-то момент мы оказались в горах.
Оттуда нам открывался неестественный вид преломившейся географии мира. Огромные пустоты зияли на горизонте, было видно несколько Башен. Какие-то, как и Нилис-бисе, сами стали маяками не-реальности, какие-то еще стояли. Надолго ли?
Наша отдаленность от остального мира одновременно спасала нас, но в то же время нам не хватало информации. Что происходит там, куда пустота еще не добралась? Кто из Владык еще остался?
Обратим ли конец света?
Я откололся от группы. Сам не знаю, как это произошло, но я постарался принять это с той же стойкостью, с которой я пытался принимать весь процесс катастрофы, творившейся последнее время. Пожалуй, не будь у меня с собой возможности вот так излагать свои мысли, представлять себе невидимого собеседника — мои дела были бы гораздо хуже. Местность вокруг меня меняется порой так молниеносно, что стоит моргнуть — и я уже где-то еще.
А может, это и не меня мотает по рассыпающемуся миру, а мир, словно книга с иллюстрациями, нервно и урывками пролистывает свои страницы?
Окружение уж точно не всегда безопасно. Один раз я чуть не свалился в пропасть, возникшую буквально у меня под ногами, и если бы реальность не моргнула в тот же момент и не сменила декорации, вернув под мои ноги твердую землю, кто знает, что со мной бы произошло.
(почерк становится менее аккуратным)
Интересно, кто из Владык еще остался?
Почему-то у меня нет сомнений в том, что дни их величия остались позади.
Это так странно, существовать вне времени и вне пространства. Я скучаю по чувству голода, пусть мне и пришлось бы худо — добывать пропитание в дикой местности я не умею. Я пробовал спать, но это оказалось… слишком опасным. Несмотря на то, что я старательно избегаю любого сотворения ргех-инн, у меня есть основания полагать, что сон — его более доступная версия.
На случай того, что эти записи когда-нибудь будут прочитаны: осов-кесем-ргех сопровождается ужасающей болью, как будто бы тело одновременно сковано льдом и поджаривается на сильнейшем огне и мясо пожирается тысячей жуков изнутри, от кости. Разбить кристалл осов-кесем-ргеха — все равно что разрубить тело на части.
Конец моей истории близок.
Сегодня (как будто бы происходит смена суток!) набрел на поляну звездочецов.
Нечетное число.
Мертвый ясбемов, пораженный кристаллом осов-кесем-ргеха — боюсь представить, как он появился на этом звере! — лежал в окружении этих цветов, которые я, на свою голову, пересчитал.
Что-то меняется в мире. Бесконечный «день», слепящий, как солнце в зените, кажется сменился на что-то близкое к сумеркам.
После той поляны меня покинула любая надежда, и я пребываю в ожидании того, как исчезну с очередным морганием мира.
Я нашел новый бис-инг. Точнее, этот бис-инг нашел меня и подхватил в ладони. Он несет меня куда-то и не поддается убеждению оставить меня и спасти кого-то, кто не проклят неудачей, как я. Но я и не Сопровождающий… с чего бы бис-ингу меня слушать.
Этот бис-инг странный, как будто находится в двух местах одновременно. Не знаю как, но я чувствую нарастающую растерянность этого гиганта, словно он рассчитывал быть в другом месте, но у него не получается. Я извиняюсь перед ним, пытаясь указать, что это моя вина, но куда мне тягаться в упрямстве с камнем.
Наступили сумерки.
Снова что-то изменилось. Реальность все еще продолжает моргать, но она становится… тверже?
Нас окружают стены. Нет, это скалы. Здесь еще темнее, и похоже на настоящую ночь. Я чувствую усталость.
(почерк становится совсем неаккуратным и размашистым)
Я, кажется, уснул. Мы остановились, но я все еще в ладонях бис-инга. Почти ничего не видно — у меня получается писать только из-за свечения в тумане. Я знаю, что это будут мои последние слова: реальность уплотнилась, но она ощущается другой, в которой я — нечто чужеродное.
Двадцать три звездочеца и мертвый ясбемов. Осов-кесем-ргех. Туман полон сожалений о неосуществившемся. Неосуществимом.
По крайней мере, я усну рядом с таким же осколком прошлого, как и я.
Как странно быть свидетелем конца света.
Какого цвета было небо? Какого цвета оно сейчас?
Иногда мне кажется, что сам воздух кричит от боли. Дышать — сложно, в глазах стоят слезы, надежды на опору под ногами давно уже нет.
Все происходит стремительно, но в то же время предсмертные муки мира растянуты до невозможности. Сколько длится конец?
Что я помню: я на террасе у одного из внутренних бис-ингов, был, кажется, вечер. Реальность, как обычно это бывает рядом с Башнями Владык, искрилась, трепетала бесконечным потенциалом возможностей… а потом начала трескаться, расползаться, как ткань плаща, зацепившегося за гвоздь.
Терраса начала падать — она держалась, смешно подумать, на честном слове, я вместе с ней. Но бис-инг пришел в движение, подхватил и понес нас куда-то, где можно было бы считать себя в безопасности. Помимо меня в руках гиганта оказалось еще порядка двух дюжен людей, но мы все были охвачены таким смятением, что долгое время никто не решался пошевелится.
На нашу удачу с нами оказалась Сопровождающая. Она залезла на плечо бис-инга, и делала то, что должны делать Сопровождающие. Может быть, если бы не ее поддержка, нам бы не удалось уйти достаточно далеко.
Я, помню, оглянулся тогда. Нилис-бисе, наш город, и Башня Владыки, превратились в сияющий столб пустоты. Как описать словами то, как все сущее утягивалось туда невидимой силой небытия? Мы шли медленно, медленнее, чем реальность поглощалась пустотой. Какого-то несчастного утянуло прямо с нашего островка безопасности.
Сопровождающая тогда прижалась к голове бис-инга, и гигант начал идти чуть быстрее. Недостаточно — земля раскалывалась прямо под его ногами. Тогда он сделал то, чего мы, пока еще уцелевшие, никак не ожидали, и бросил террасу, как диск, и застыл в этой позе. Сопровождающая исчезла с его плеча вместе с вздохом, который испустил гигант. Что произошло с ним дальше, я уже не видел.
Наш полет был недолгим. Кто-то явно попробовал совершить ргех-инн, но то, что произошло с ним, было…
Нас всех пугали опасностью стать осов-кисем-ргех, но увидеть это своими глазами, так близко… Когда терраса врезалась в землю, сметя несколько деревьев на своем пути, он уже распался на множество осколков. Мне порезало руку, кто-то был более невезучим.
Спустились с обломков террасы уже десять человек.
Куда нам было идти? Там, где мы оказались, реальность пока оставалась твердой, нерушимой, но небо над нашей головой уже сияло гневным светом, и уверенности в том, что лес, окружавший нас, останется существовать, не было.
Между нами, выжившими, установилось негласное правило избегать ргех-инн, уж слишком свежи были воспоминания о превращении в осов-кисем-ргех. Как будто бы для самоубийства можно было выбрать и менее извращенный способ. Впрочем, смерть нам грозила и по более обыденным причинам: у нас не было никаких припасов, чтобы проделать хоть сколько-то дальний путь, да и что мы, горожане, привыкшие путешествовать на воздушных баржах, понимали в выживании!
Возможно, конец света оправдывал наше безрассудство.
Не берусь утверждать, но, возможно, смерть реальности стерла грань между днем и ночью, и время перестало существовать. Мы шли и шли, угнетаемые мыслью о том, что у нас не кончаются силы, мы не испытываем ни жажды, ни голода, словно мы сами уже были мертвы.
В какой-то момент мы оказались в горах.
Оттуда нам открывался неестественный вид преломившейся географии мира. Огромные пустоты зияли на горизонте, было видно несколько Башен. Какие-то, как и Нилис-бисе, сами стали маяками не-реальности, какие-то еще стояли. Надолго ли?
Наша отдаленность от остального мира одновременно спасала нас, но в то же время нам не хватало информации. Что происходит там, куда пустота еще не добралась? Кто из Владык еще остался?
Обратим ли конец света?
Я откололся от группы. Сам не знаю, как это произошло, но я постарался принять это с той же стойкостью, с которой я пытался принимать весь процесс катастрофы, творившейся последнее время. Пожалуй, не будь у меня с собой возможности вот так излагать свои мысли, представлять себе невидимого собеседника — мои дела были бы гораздо хуже. Местность вокруг меня меняется порой так молниеносно, что стоит моргнуть — и я уже где-то еще.
А может, это и не меня мотает по рассыпающемуся миру, а мир, словно книга с иллюстрациями, нервно и урывками пролистывает свои страницы?
Окружение уж точно не всегда безопасно. Один раз я чуть не свалился в пропасть, возникшую буквально у меня под ногами, и если бы реальность не моргнула в тот же момент и не сменила декорации, вернув под мои ноги твердую землю, кто знает, что со мной бы произошло.
(почерк становится менее аккуратным)
Интересно, кто из Владык еще остался?
Почему-то у меня нет сомнений в том, что дни их величия остались позади.
Это так странно, существовать вне времени и вне пространства. Я скучаю по чувству голода, пусть мне и пришлось бы худо — добывать пропитание в дикой местности я не умею. Я пробовал спать, но это оказалось… слишком опасным. Несмотря на то, что я старательно избегаю любого сотворения ргех-инн, у меня есть основания полагать, что сон — его более доступная версия.
На случай того, что эти записи когда-нибудь будут прочитаны: осов-кесем-ргех сопровождается ужасающей болью, как будто бы тело одновременно сковано льдом и поджаривается на сильнейшем огне и мясо пожирается тысячей жуков изнутри, от кости. Разбить кристалл осов-кесем-ргеха — все равно что разрубить тело на части.
Конец моей истории близок.
Сегодня (как будто бы происходит смена суток!) набрел на поляну звездочецов.
Нечетное число.
Мертвый ясбемов, пораженный кристаллом осов-кесем-ргеха — боюсь представить, как он появился на этом звере! — лежал в окружении этих цветов, которые я, на свою голову, пересчитал.
Что-то меняется в мире. Бесконечный «день», слепящий, как солнце в зените, кажется сменился на что-то близкое к сумеркам.
После той поляны меня покинула любая надежда, и я пребываю в ожидании того, как исчезну с очередным морганием мира.
Я нашел новый бис-инг. Точнее, этот бис-инг нашел меня и подхватил в ладони. Он несет меня куда-то и не поддается убеждению оставить меня и спасти кого-то, кто не проклят неудачей, как я. Но я и не Сопровождающий… с чего бы бис-ингу меня слушать.
Этот бис-инг странный, как будто находится в двух местах одновременно. Не знаю как, но я чувствую нарастающую растерянность этого гиганта, словно он рассчитывал быть в другом месте, но у него не получается. Я извиняюсь перед ним, пытаясь указать, что это моя вина, но куда мне тягаться в упрямстве с камнем.
Наступили сумерки.
Снова что-то изменилось. Реальность все еще продолжает моргать, но она становится… тверже?
Нас окружают стены. Нет, это скалы. Здесь еще темнее, и похоже на настоящую ночь. Я чувствую усталость.
(почерк становится совсем неаккуратным и размашистым)
Я, кажется, уснул. Мы остановились, но я все еще в ладонях бис-инга. Почти ничего не видно — у меня получается писать только из-за свечения в тумане. Я знаю, что это будут мои последние слова: реальность уплотнилась, но она ощущается другой, в которой я — нечто чужеродное.
Двадцать три звездочеца и мертвый ясбемов. Осов-кесем-ргех. Туман полон сожалений о неосуществившемся. Неосуществимом.
По крайней мере, я усну рядом с таким же осколком прошлого, как и я.
